Пару недель назад вышло интервью с вдовой Джеймса Мейса. Индеец по отцу, американский ученый-историк, поднявший тему Голодомора, обвинивший США в том, что всё знали, но закрывали на это глаза, приехавший жить в Украину и умерший в Киеве после избиения.
Это он придумал поминать умерших во время Голодомора зажженными свечами и на вопрос почему индеец так заинтересовался какими-то украинцами, отвечал - "я не знаю почему ваши мертвые выбрали меня".
Кто не читал, сделать это можно по ссылке, а ниже приведу отрывок о его смерти. Оказывается, на улице его сильно избил пьяный мент, подполковник, крича при этом "Крови хочу!" Побои привели к резкому ухудшению здоровья и смерти Мейса.
Крови хочу - в этих двух словах вся суть касты опричников, формировавшейся в нашей стране десятилетиями. Суть ОПГ МВД, ментовское бессознательное.
Кстати, гражданство Мейсу так и не дали, а когда незадолго до смерти в очередной раз закончилась виза, менты из ОВИР выписали огромный штраф и заявили, что будут депортировать. Бегать по кабинетам он тогда уже не мог.
Мейс называл происходящее в Украине постгеноцидным синдромом. Видимо, так оно и есть.
...
— Половина трудов Джеймса до сих пор не опубликована. А там ответы на многое. Он не дожил даже до Оранжевой революции, но многое предсказал. Кровь…
— Кровь?
— Да. И войну с Россией предвидел. Прямым текстом писал, что при первой же возможности Россия разыграет крымскую карту. Очень не хотел крови, но понимал, к чему всё идёт.
— Мне тогда, в конце девяностых, казалось, что общество спит.
— Джим чувствовал ход истории. Его пророчества — это плод системного научного анализа. Он говорил: ни один народ долго не выдержит такого градуса коррупции, клептократии и криминала. Считал, что эта ситуация — отголосок Голодомора. Тогда нации сломали хребет, и наружу вышло интернациональное дно, сформировался криминальный тип личности.
— Это когда выживание любой ценой на первом месте?
— Отчасти. Называл это постгеноцидным синдромом, из которого общество так и не выбралось.
— А криминальная обстановка на Троещине, наверное, помогла ощутить на себе и уровень уголовщины?
— Постоянно.
— Расскажите.
— Шапку ему купила, приходит — уже без шапки. Перчатки — уже без перчаток. Бумажник — без бумажника. Сумку — без сумки. Хотя сколько там от остановки до дома идти…
— А одежду вы ему покупали?
— Я. Но самое страшное с нами случилось… Я не люблю об этом рассказывать, — Наталья Язоровна вновь закуривает. — Мы тогда на самом краю Троещины жили. Джим работал как-то ночью. В шесть утра у него закончились сигареты.
— Много курил?
— Много. Вышел в киоск. И что-то его долго нет… И я слышу крики. Одеваюсь, выбегаю: кричит Джим. Лежит на ступенях, а ему на горло коленом давит какой-то лысый мужик, ломает Джиму шею и орёт: «Крови хочу!» Я бросаюсь на мужика, царапаю всё, что могу поцарапать. Кричу: «Пожар!» Знаю, что если кричать «бьют», никто не выйдет — на Троещине тогда всё время кого-то били. А если «пожар», то, может, и выбегут. Но никто не вышел. От мужика несло перегаром.
— Пьяный?
— Совершенно. Но мощный. В общем, нам как-то с Джимом удалось забежать в квартиру, а мужик бьётся в дверь, орёт: «Откройте, милиция!» Это долго продолжалось. У нас тогда ещё телефона не было, я не могла ни в милицию позвонить, ни скорую Джиму вызвать. Хорошо, что у меня есть диплом медсестры, какую-то помощь могу оказать.
— Побои сильные были?
— Очень, весь чёрный от синяков.
— В милицию обращались?
— В тот же день пошла. Вначале расспросила Джима. Он рассказал, что возле киоска к нему подошёл этот тип, представился подполковником Николаем — фамилию Джим не запомнил или не разобрал, потребовал денег, выпить хотел. Джим взял ему пива. И, видимо, акцент Джима этому подполковнику не понравился. Деньги забрал, кольцо обручальное снял и начал избивать.
— Он действительно ментом оказался?
— Да. Когда я пришла в милицию, описала его, ситуацию, то по разговору поняла, что в милиции его знают. Заявление у меня не взяли: «Вы там со своим американцем… Мало ли что этот ваш американец сказал…» Не взяли. А на следующий день дверь нашей квартиры подожгли.
Наталья Язоровна замолкает, делает глубокую затяжку, стряхивает пепел и смотрит в окно.
— Я потом искала этого подполковника, ходила, как тень, по троещинским участкам. Не могла найти. Но однажды увидела его в форме на Выгуровском рынке. Не догнала. Увидел меня и растворился.
— Он до сих пор бродит по Троещине?
— Думаю, да. А Джима нет. С того момента у него появились серьёзные проблемы со здоровьем. Через месяц лопнула селезёнка. Начались больницы, врачи. Все же видят: американец. И в глазах появляются счётчики. Пока жила с Джимом, профессиональной взяткодательницей стала: то больница, то ОВИР…
...
— Когда Джим умер, у меня мысль была: купить пистолет, выследить того подполковника и застрелить, — и уже спокойным тоном: — Но потом прошло. Всё, не хочу больше на эту тему говорить.
Источник.
Кто не читал, сделать это можно по ссылке, а ниже приведу отрывок о его смерти. Оказывается, на улице его сильно избил пьяный мент, подполковник, крича при этом "Крови хочу!" Побои привели к резкому ухудшению здоровья и смерти Мейса.
Крови хочу - в этих двух словах вся суть касты опричников, формировавшейся в нашей стране десятилетиями. Суть ОПГ МВД, ментовское бессознательное.
Кстати, гражданство Мейсу так и не дали, а когда незадолго до смерти в очередной раз закончилась виза, менты из ОВИР выписали огромный штраф и заявили, что будут депортировать. Бегать по кабинетам он тогда уже не мог.
Мейс называл происходящее в Украине постгеноцидным синдромом. Видимо, так оно и есть.
...
— Половина трудов Джеймса до сих пор не опубликована. А там ответы на многое. Он не дожил даже до Оранжевой революции, но многое предсказал. Кровь…
— Кровь?
— Да. И войну с Россией предвидел. Прямым текстом писал, что при первой же возможности Россия разыграет крымскую карту. Очень не хотел крови, но понимал, к чему всё идёт.
— Мне тогда, в конце девяностых, казалось, что общество спит.
— Джим чувствовал ход истории. Его пророчества — это плод системного научного анализа. Он говорил: ни один народ долго не выдержит такого градуса коррупции, клептократии и криминала. Считал, что эта ситуация — отголосок Голодомора. Тогда нации сломали хребет, и наружу вышло интернациональное дно, сформировался криминальный тип личности.
— Это когда выживание любой ценой на первом месте?
— Отчасти. Называл это постгеноцидным синдромом, из которого общество так и не выбралось.
— А криминальная обстановка на Троещине, наверное, помогла ощутить на себе и уровень уголовщины?
— Постоянно.
— Расскажите.
— Шапку ему купила, приходит — уже без шапки. Перчатки — уже без перчаток. Бумажник — без бумажника. Сумку — без сумки. Хотя сколько там от остановки до дома идти…
— А одежду вы ему покупали?
— Я. Но самое страшное с нами случилось… Я не люблю об этом рассказывать, — Наталья Язоровна вновь закуривает. — Мы тогда на самом краю Троещины жили. Джим работал как-то ночью. В шесть утра у него закончились сигареты.
— Много курил?
— Много. Вышел в киоск. И что-то его долго нет… И я слышу крики. Одеваюсь, выбегаю: кричит Джим. Лежит на ступенях, а ему на горло коленом давит какой-то лысый мужик, ломает Джиму шею и орёт: «Крови хочу!» Я бросаюсь на мужика, царапаю всё, что могу поцарапать. Кричу: «Пожар!» Знаю, что если кричать «бьют», никто не выйдет — на Троещине тогда всё время кого-то били. А если «пожар», то, может, и выбегут. Но никто не вышел. От мужика несло перегаром.
— Пьяный?
— Совершенно. Но мощный. В общем, нам как-то с Джимом удалось забежать в квартиру, а мужик бьётся в дверь, орёт: «Откройте, милиция!» Это долго продолжалось. У нас тогда ещё телефона не было, я не могла ни в милицию позвонить, ни скорую Джиму вызвать. Хорошо, что у меня есть диплом медсестры, какую-то помощь могу оказать.
— Побои сильные были?
— Очень, весь чёрный от синяков.
— В милицию обращались?
— В тот же день пошла. Вначале расспросила Джима. Он рассказал, что возле киоска к нему подошёл этот тип, представился подполковником Николаем — фамилию Джим не запомнил или не разобрал, потребовал денег, выпить хотел. Джим взял ему пива. И, видимо, акцент Джима этому подполковнику не понравился. Деньги забрал, кольцо обручальное снял и начал избивать.
— Он действительно ментом оказался?
— Да. Когда я пришла в милицию, описала его, ситуацию, то по разговору поняла, что в милиции его знают. Заявление у меня не взяли: «Вы там со своим американцем… Мало ли что этот ваш американец сказал…» Не взяли. А на следующий день дверь нашей квартиры подожгли.
Наталья Язоровна замолкает, делает глубокую затяжку, стряхивает пепел и смотрит в окно.
— Я потом искала этого подполковника, ходила, как тень, по троещинским участкам. Не могла найти. Но однажды увидела его в форме на Выгуровском рынке. Не догнала. Увидел меня и растворился.
— Он до сих пор бродит по Троещине?
— Думаю, да. А Джима нет. С того момента у него появились серьёзные проблемы со здоровьем. Через месяц лопнула селезёнка. Начались больницы, врачи. Все же видят: американец. И в глазах появляются счётчики. Пока жила с Джимом, профессиональной взяткодательницей стала: то больница, то ОВИР…
...
— Когда Джим умер, у меня мысль была: купить пистолет, выследить того подполковника и застрелить, — и уже спокойным тоном: — Но потом прошло. Всё, не хочу больше на эту тему говорить.
Источник.
Поддержать сайт - ваша помощь важна
Блог в соцсетях:
Твиттер Вконтакт Фейсбук Гуглоплюс Ютуб Инстаграм livejournal
Блог в соцсетях:
Твиттер Вконтакт Фейсбук Гуглоплюс Ютуб Инстаграм livejournal
